"Мы все войны шальные дети..."

Ольга Федоровна Круглова (теперь – Усанова)
- Когда началась война, мне было 3 года. Я помню этот день. Вся семья молча сидела за столом, слушая сообщение по радио. Я почувствовала, что передают что-то важное, и все теребила папу: «Это про что говорят?». А когда мне, наконец, объяснили, что началась война, я спросила: «А это хорошо или плохо?».
Отец мой служил начальником ПВО г. Ярославля – он перед войной перенес тяжелую операцию и на фронт не попал. От войны в памяти у меня остался грохот бомбежек и вой самолетов. Это стало нашей повседневной жизнью, и даже на своих первых рисунках мы, совсем маленькие девчонки, рисовали не домики и цветочки, а самолеты и бомбы. Когда недавно ночью недалеко от нашего дома взорвались газовые баллоны у пивного ларька, первая мысль, вспыхнувшая в сознании, - «Война!». В конце войны, едва достигнув призывного возраста, ушел служить на флот мой старший брат, ушел и не вернулся – погиб в море, в районе Мурманска.

Владимир Александрович Ковалевский
- Мой отец погиб осенью 41-го в Крыму. У матери на руках осталось 6 детей: самому старшему было тогда 15, мне – 5 лет, а младший родился уже после его смерти. Помню, что все время хотелось есть, варили щи из крапивы и гнилой картошки. До сих пор, когда приходится выбрасывать остатки испорченных продуктов в мусорное ведро, на душе скребет.

Наталья Васильевна Атясова (в девичестве - Виноградова), Любовь Александровна Курочкина (Комарова) Л.А.: - Мы подруги с IV класса, родились в 1944 и 1945 годах, поэтому войну, конечно, не помним. Первые воспоминания - о голодных послевоенных годах. Старшая сестра приносила картофельные очистки с помойки, из них пекли лепешки – мы их называли «чибрики». Детям по карточкам давали хлеб. Мы так ждали, когда мама принесет этот "ремесленный", масляный, пахучий хлеб – вкуснее, кажется, ничего не могло быть! О центральном отоплении тогда и не мечтали – коммунальные квартиры обогревались печками. Мы жили в районе Липовой горы, а за дровами приходилось ходить далеко в лес – за Телищево.
Н. В.:- Я хорошо помню, как мы переезжали в комнату в Первомайском поселке. Досталась нам она потому, что бывшая хозяйка ее попала в тюрьму за полено - она взяла его с дровяного склада, чтобы обогреть своих детей. Муж погиб на фронте, детей отправили в детдом – вот жилплощадь и освободилась. Потом мы узнали, что женщина эта в тюрьме умерла, а с детьми, оставшимися сиротами, довелось встретиться уже во взрослой жизни.

Ревина Валентина Павловна, Ковалева Антонина Ивановна
В.П.:
- Мне было в 41-м 11 лет. Дежурила на крышах, тушила зажигательные бомбы. Нас, школьников, посылали в колхоз на прополку и на сбор урожая. Приходилось, не разгибаясь, работать по 8 часов, таскать неподъемные мешки с картошкой. Наша семья, состоявшая из 13 человек, заплатила огромную цену за победу: с войны не вернулись семеро - отец и шестеро братьев. Хочется, чтобы нынешние государственные деятели поменьше говорили и побольше делали для стариков, переживших столько горя, потерявших здоровье на фронте и в тылу, чтобы вспоминали о нас не только в праздник. Хоть бы бесплатный проезд в городском транспорте сделали что ли...
А. И.:
- Я родилась в 1938 году в Ленинграде. В 41-м началась война, потом блокада. Завод, где работал папа, эвакуировали в Омск. В октябре пришла пора эвакуироваться и нам с мамой. Путь оставался только один – через Ладожское озеро. Нас, детей посадили на верхнюю палубу. Было холодно и страшно: над нами всю дорогу кружили немецкие самолеты. Бомбы падали совсем рядом. Капитан выходил, успокаивал, как мог. Мама рассказывала, что взрослые молили бога, чтобы пошел снег, и он действительно пошел... Через Ладогу переправились благополучно, правда, баржу с нашими вещами разбомбили, но это уже не считалось большой потерей. До Омска потом добирались несколько месяцев, встретились с папой и жили там до конца войны.

Желнеронок Августин Владимирович. Сейчас ему 76. Во время войны вместе с родителями жил на оккупированной территории в Латвии. Бесчинства в районе г. Валмера творили не немцы - местные эсэсовцы - так называемый Латышский легион: расстреливали, вешали всех, кто подозревавался в содействии Красной Армии, тысячами зверски уничтожали евреев, взрывали синагоги, школы... Средний брат Николай погиб в 1941-м, старший Сергей, добровольно записавшийся в Красную Армию сразу после присоединения Латвии к СССР, – погиб 6 мая 1945 года, за 3 дня до Победы. Сестру Нину угнали в Германию, из плена ее освободили войска союзников. Сейчас Нина живет в Англии и в каникулы встречает гостей – дочерей и внуков Августина Владимировича. Сам Августин Владимирович уже в мирное время служил в железнодорожных войсках, строил БАМ, затем окончил Ярославский государственный педагогический институт и до сих пор занимается воспитанием подрастающего поколения – принимает активное участие в организации военно-патриотических мероприятий в школах города Ярославля. Молод душой и сохранил феноменальную память. Мы разговорились, когда он стоял в окружении старшеклассников и буквально экзаменовал их на знание истории страны и родного города, сыпал перечнем фамилий маршалов, названиями воинских соединений, датами исторических событий и сражений, рассказывал о людях, чьими именами названы улицы Ярославля. Оптимист и жизнелюб. Собирается дожить как минимум до 100 лет.

Мартынова Валентина Васильевна

Мы жили на Полушкиной роще, совсем недалеко от железнодорожного моста через Волгу. Однажды летом 1943 года под утро проснулись от грохота бомбежки. Мама была на работе, бабушка одела меня по-быстрому, и мы выскочили на улицу. Дом наш горел — как мне потом объяснили, в него попала фугасная бомба. Жильцы пытались спасти хоть какое-то имущество, но удалось это сделать только тем, кто жил на первом этаже (мы тоже принадлежали к этим «счастливцам», и прибежавшая с завода мама успела вытолкнуть через окно комод с документами). Помню очень хорошо, как взрывались подушки, выпуская фейерверк из горящего пуха. Помню, как сосед вывозил из дома велосипед и вдруг стал наклоняться как-то странно... Смотрю — а у него нет головы, осколком снаряда снесло голову... В этой бомбежке я получила два ранения — в район виска и в спину, оглохла и перестала говорить. Меня долго, наверное, год лечил мамин знакомый врач, и наступил день, когда мама, заплакала от счастья - услышала мой радостный крик «Мамочка приехала!» А бабушку после той страшной ночи парализовало, и прожила она недолго, наверное, с полгода.
Жили мы потом в сарае: на кровать поставили диван. Внизу спала мама, а мы с сестрой — на «втором этаже».
Запомнилась еще одна картинка. Однажды после очередной бомбежки мама дала нам продуктовые карточки и послала искать, где их можно было отоварить. Магазины-то около нас были разрушены. Идем мы по улице, вижу — лежит белый мячик, я его пнула, а он не полетел - остался у меня на ботинке: это был человеческий мозг.
День Победы в 1945 году мы не праздновали, потому что папа не вернулся с войны. Мы получали на него похоронки дважды, первый раз — ошибочно, поэтому и во второй раз долго не верили, что он погиб... К несчастью, вторая похоронка не обманула...

Мосеичева Анна Егоровна

В войну жила я в деревне Пустошь Ивановской области. Деревня большая — 100 домов, и из каждого уходили на фронт люди, вернулись немногие. Два брата моих погибли: старший Федор был командиром в артиллерии, а младший Михаил — пехотинец. Похоронки на обоих пришли на одной неделе в конце войны.
Я была школьницей, вместе с такими же подростками работала в колхозе: убирали картошку, рожь жали серпами, сено возили... Всегда очень хотелось есть.
Мерзлую гнилую картошку сушили на крыше, мололи и пекли лепешки - «тошнотики» - это и было главное лакомство. Победе радовались, конечно, но не праздновали так, как в кино показывают: голод был, на праздничный стол поставить было нечего.

Краснова Евдокия Николаевна

В 1941-м мне было 15 лет, я окончила семилетку Великосельской средней школы в Гаврилов-Ямском районе. После объявления войны началась мобилизация, рабочей силы в колхозе практически не осталось, поэтому школьников малолетних собрали и отправили на сельхозработы, не учились мы всю первую четверть, до самых морозов. Трудились до темна в поле, убирали вилами навоз в конюшне... В 10-м классе у нас осталось 10 девчонок и 1 парень 1927 г. рождения, всех ребят, родившихся в 1926-м, забрали в армию.
В 1944 году я поступила в Ярославский педагогический институт на историко-филологический факультет, двухгодичное обучение. По студенческой карточке нам давали ежедневно 500 г хлеба, 500 г сахарина на месяц, яичный порошок, крупу. За витаминной «подкормкой» по субботам после занятий ездила домой в Великое — на поезде до Коромылова, а потом 9 км пешком. В воскресенье — тот же путь в обратном направлении.
На неделе в свободное от учебы время студенты строили набережную — от «американского» моста (мост через Которосль) до Стрелки. Конечно, война-войной, но мы были молодыми, влюблялись, гуляли вечерами после, по теперешним понятиям, непосильной работы... Только вот кавалеры были все моложе, ровесники-женихи сражались за Победу, многие не вернулись с тех сражений... Наша семья заплатила за Победу тремя жизнями: погибли дядя мой, двоюродный брат и родной брат.
В День Победы, помню, рано утром, часов в пять, комендант общежития пробежала по всем комнатам: «Вставайте, девчонки, победа!» Мы помчались на площадь к Волковскому театру, а там уже народ ликовал, играла музыка, все пели, танцевали, обнимали друг друга. Так для меня закончилась война. Хотя... Мы очень долго пытались узнать, где похоронен брат, делали запрос в Москву, но следы части, в которой он служил затерялись где-то в районе Моздока. Прийти и поклониться можно только к Вечному огню.

Искренне желаем, чтобы это исполнилось, чтобы все, кто защищал и восстанавливал нашу страну, кто стойко перенес тяготы страшных военных лет и послевоенной разрухи, жили долго и благополучно, окруженные вниманием и заботой, - они этого достойны!